Во Дворце Культуры «Цементник» царило оживление, что вообще-то – явление обычное при подготовке мероприятия. Но народ, толпящийся в вестибюле, трудно было назвать обычной публикой. Лампасы, ордена, нагайки – тут, скорее выделялись люди в гражданской одежде. Здесь мы договорились встретиться с одним из устроителей фестиваля «Гармонь для всех»,товарищем атамана (заместителем) подъесауломАртёмом Сычёвым, поэтом и воином в одном лице. Что звучит несколько высокопарно, хотя полностью соответствует истине.
— Артём, здесь, наверно, будет шумновато для беседы…
— Напротив, обстановка поможет мобилизоваться, и времени нам как раз должно хватить до моего выхода на сцену. Этот фестиваль организовал мой друг, кубанский казак Александр Соболев, а я стараюсь помогать по мере сил. Здесь собираюсь прочесть своё подходящее к теме стихотворение «Фронтовая гармонь». Оно написано немного в стиле «Василия Тёркина», чтобы тема прозвучала чуть повеселее, чем большинство стихов о войне.
— Раз сразу зашла речь о войне, хочется спросить, как вы стали профессиональным военным?
— Я практически с детства собирался пойти служить, в 1998-м году не воспользовался отсрочкой, предоставляемой учебным заведением, и, не доучившись на инженера сварочного производства, хотя сама специальность мне нравилась, отправился в военкомат. В то непростое время многие пытались «откосить» от службы в армии и называли меня ненормальным за моё желание «идти добровольцем». Отслужил срочную службу, демобилизовался, а в 2004-м году вернулся в армию, подписал контракт, отучился на офицерских курсах и продолжил службу уже офицером. Хотелось «отдать долг Родине», сделать что-то действительно полезное для страны.
— Звучит, пожалуй, немного по-юношески наивно в наш прагматичный век.
— Не соглашусь с Вами, я и сейчас не изменил своей позиции по этому вопросу. Русские люди никогда сами войн не начинали, но международная обстановка всегда неспокойна. Всё взаимосвязано, и, как правило, «чужой» войны не бывает. К тому же, я терский казак по происхождению, и кровь предков – это не пустые слова. А казаки всегда защищали границы России.
— Возвращаясь к прозе жизни, с дедовщиной пришлось, наверно, столкнуться?
— Смотря, что под этим словом понимать.Конечно, были, наверно, какие-то неприятные эпизоды, но я ничего особенного на этот счёт вспомнить не могу, может быть, это мне так повезло. А вот в Чечне дедовщина носила совсем иной характер. Опытные, обстрелянные «деды», конечно, стояли, и заслуженно, выше статусом, чем новобранцы. Но это было не совсем привилегией, они и в бою шли впереди. Скорее, «деды» обучали «салаг», что позволяло избегать множества ненужных жертв. Кстати, когда я сам уже был не только «дедом», но и готовился демобилизоваться вместе со своими товарищами, на замену старому составу должно было прибыть пополнение. Командир собрал нас, и попросил остаться до окончания командировки батальона. Остались все, что, без преувеличения, сохранило жизнинеобстрелянным ребятам, которые должны были прийти вместо нас.
— Такая «дедовщина» внушает уважение.
— Согласен, и в связи с этим вспомнился эпизод, когда мы, небритые и вообще вида «полевого», перед отъездом по домам находились ещё некоторое время в части.Приехал генерал Виктор Германович Казанцев, он тогда был командующим СКВОи,увидев нас, пытавшихся стать как можно менее заметными, поскольку визит генерала застал всех врасплох, спросил, откуда взялись такие бойцы. К чести его надо сказать, что, услышав ответ, он лично пожал руку каждому, поблагодарил за службу. Начальство бывает разное, но Казанцева на фронте уважали.
— У вас много наград, и вы сказали, что были ранены. Можно рассказать что-то об этом, если воспоминания не очень тяжелы?
— Что сказать…. Все мои ранения были «глупые». Первый раз шли колонной, я сидел на броне второй машины. Первая машина подорвалась, меня отбросило взрывной волной на крутой откос. Наверно, это спасло от начавшегося обстрела, но помню смутно, ударился головой и повредил позвоночник. Из-под обрыва, рискуя собой, меня вытянул мой друг, Женя. Если бы не он, мы бы с Вами сейчас не разговаривали. Сам он погиб в другом бою, а я попал в госпиталь, где пролежал довольно долго.
— Да, такое не забывается…. А второй раз?
— Это – уже в Донбассе. Было перемирие, и я расслабился. Поехал со своих позиций в Луганск один, без водителя. Нарвался на диверсионную группу под видом нашего комендантского патруля. Попытался «оторваться», доехать до ближайшего нашего блок-поста, но машину основательно обстреляли и она перевернулась. Меня выбросило из машины от удара, но «поломался» сильно. Не знаю, почему меня не добили, что-то им помешало. Когда очнулся, начал рукой искать пистолет и кубанку (она лежала рядом), притянул её к себе, и успокоился, отключился, наверно. Ребята, которые меня подобрали, смеялись потом, говорят, что лежал я очень картинно, с пистолетом в руке, кубанкой на груди и смотрел в небо. Так что снова оказался в госпитале, точнее в Луганской областной больнице, потом меня переправили в Россию и оперировали уже здесь, «собирали» руку. А вообще, надо сказать, мне тогда очень повезло. Ребята потом машину осматривали, нашли несколько входных пулевых отверстий в водительской дверце автомобиля, а выходные отверстия – в пассажирской, то есть пули прошли между мной и панелью автомобиля. Значит, я ещё зачем-то нужен на этом свете.
— Смеяться, конечно, над этим эпизодом не могу, но такое ощущение, что смотрю приключенческий фильм. А ещё встречали шпионов или диверсантов?
— Как вам сказать, когда идёт гражданская война, каждый норовит помочь своим, и это естественное желание, да и не понять толком порой на гражданской войне, кто свои, а кто нет. Помню, в Чечне стояли мы в горах, а рядом жил чабан, дедушка такой приятный, чеченец по национальности. Мы ему помогали, чем могли. Он приходил к нам за крупой, ещё за чем-то, ну и поговорить, конечно. А кто-то регулярно «сливал» про нас информацию, до сих пор так и не знаю, кто это был. Зато у нашего «дедушки», как выяснилось впоследствии, в погребе отсиживались его сыновья, чеченские боевики. Так что, помогать-то людям надо, конечно, но высказывание «болтун – находка для шпиона» никогда не устареет.
— А можно спросить, как вы относились к противнику, к чеченцам, в частности?
— Война – штука жестокая. Но надо понимать, кого считать противником. Есть противник, а есть мирные жители.Тем более, что касается чеченцев. Я из терских казаков и мои предки не только воевали с чеченцами, но и, наверняка, были с кем-то из них в кунаках, да и у меня есть друзья чеченцы.
— На вашем концерте в Воскресенске на меня произвели впечатление люди, которых Вы со сцены поприветствовали, как своих соратников из «Чёрной сотни». Название вызывает не очень приятные ассоциации.
— Прекрасные ребята, я был походным атаманом Чёрной сотни в Донбассе. Название, может быть, и ассоциируется с погромщиками эпохи революции, но не имеет с нынешней Чёрной сотней ничего общего на самом деле. Достойные люди, готов за них поручиться! Равно как и за казаков Воскресенского хуторского казачьего общества! Настоящие казаки! Казаки по роду, казаки по духу. Сейчас многие рядятся в казаков, без всякого на это морального права. Казаки – это народ, а игры взрослых дяденек и тётенек не имеют к настоящему казачеству никакого отношения. У меня есть одно стихотворение, называется «Однажды все проснулись казаками», я сам считаю его немного грубоватым, пожалуй, но суть дела оно отражает правильно.
— Верю на слово, текста не видела, а вот «Танька» произвела на меня сильное впечатление.
— Я долго не хотел писать о войне, тема очень тяжёлая, а «Танька» — это произведение, которое просто не могло не родиться. «Танька» — это не художественный вымысел. И танк, и его экипаж, и бой, описанный в стихотворении, и погибший в том бою механик-водитель Дима Олейников – всё это было в моей жизни. «Танька» теперь – памятник, она жива до сих пор. Очень хочется, чтобы и подвиг ребят, которые сражались на этом танке, не был забыт.
— История чрезвычайно по-человечески трогательная.
— Да, суровость военных часто бывает вынужденной, или напускной, а человеческая природа берёт своё. Поэтому, наверное, единственное своё стихотворение, которое я в любой момент могу продекламировать наизусть – это стих «Маме». Настоящие свои чувства часто приходится скрывать, а тут высказываешь самое сокровенное. Ведь, в конце концов, мы воюем, чтобы, как и в прежние времена, защитить родной очаг и близких людей. Если не мы, то кто?
— А в Вашей семье есть военные, кроме вас?
— Если не считать далёких предков и тех, кто воевал в Великую Отечественную войну, нет. Срочную службу, конечно, прошли все, а вот так, чтобы посвятить себя военной службе на всю жизнь, из таких — пока только я. Правда, мой младший брат (двоюродный) с детства почему-то стремился быть на меня похожим, и даже написал однажды об этом в школьном сочинении. В какой-то мере он этого добился, служил сапёром, участвовал в разминировании Цхинвали в 2008-м.
— Не скучаете по войне? Вопрос странный, но у вас в телефоне даже сигнал — не музыка, а автоматная очередь.
— Навряд ли, нормальный человек будет скучать по войне в полном понимании этого слова. Как можно скучать по грязи, поту, крови, смертям? Но, как и в некоторых других профессиях, сопряжённых с риском, на войне люди раскрываются по-настоящему, и дружба там не такая, как «на гражданке». Это, скорее, действительно, братство, и это – на всю жизнь. Я скучаю по людям, которые были рядом, по особой атмосфере братства и взаимовыручки, по осознанию, что занимаешься полезным делом, и что ты действительно нужен. А так – я человек миролюбивый, очень люблю детей, и не люблю воевать. Но, такова, видно, судьба военного человека. А судьба,должен сказать, всё же существует. Например, совершенно случайно, я начинал свою офицерскую службу в Таманской дивизии, а в ней когда-то служил «срочную» мой отец. Там есть гарнизонный Дом офицеров, заметное такое здание с колоннами, где отец сфотографировался, будучи сержантом. Я тоже сфотографировался на том самом месте, в той же позе, только не с сержантскими лычками, а со звёздами младшего лейтенанта на погонах. Такой вот забавный поворот судьбы. Отцу было очень приятно.
— Я благодарю вас за интересную беседу. Думаю, что человеку с воображением, особенно поэту, гораздо труднее приходится на войне. Нотолько поэты могут рассказать людям настоящую правду, которую невозможно выразить сухим языком факта. А заключить наш разговор хочу вашей стихотворной «визитной карточкой»:
Прочитайтемои стихи,
Это не просто собрание рифм,
Это моя душа изнутри,
Это мой рваный сердечный ритм.
А потом, в моей старой тетрадке
Найдите слова в междустрочии,
На моем обелиске-огарке
Напишите их с многоточием…
Беседовала Елена Хмырова. Фото из личного архива Артема Сычева
http://куйбышевец.рф
