– Я родилась в пограничном городе Ямполь, на Украине. Этот город был наш, но недалеко походила река Днестр, которая делила территорию – половина Украинской ССР и половина Румынии.
Мой отец работал в военной организации. У нас в городе стоял целый пограничный полк, больше двух тысяч солдат. Братик младший был. Я в школе занималась, закончила 8 классов.
Когда началась война, брату было 13, а мне 15 с половиной. Тогда немцы были с румынами в дружественных отношениях, и поэтому они в первую очередь связывали пограничные места. Через полторы недели у нас в городе уже начались бомбежки, особенно сильными они были ночью. Мы потом узнали, почему именно ночью: были предатели, которые давали сигнал, в какие участки нужно бить. Через две недели наши пограничные войска уехали. Им дали машины, они доехали до железнодорожной станции, и все. Через полтора месяца появился первый десант и немцы.
Около месяца они ничего нам не делали. Затем начали сгонять людей в концлагерь. Он был от нас в двухстах километрах и назывался «Ладыжинский гранитный карьер», через него прошло более двухсот тысяч человек. Первая партия, которую отправили в концлагерь, была 1300 человек, и мы с семьей попали туда. Нас гнали до станции. Было жарко, стояло лето, маленькие дети плакали. На станции нас уже ждали вагоны, в которых до этого перевозили скот – грязь и вонь стояли ужасные. Загоняли по 60-70 человек в один вагон. Везли нас четверо суток. Без воды и без еды. Дети плакали из-за жары, просили воды. Там были две женщины с грудными детьми, они пытались покормить их, но так как сами были голодные, молока не было. Так нас пригнали в этот лагерь.
Когда нас выгоняли из вагона, каждый получал порцию нагайки по спине. Работали в лагере русские и украинцы, которые были преданы немцам, и уже начали командовать. Раньше в этом карьере были люди, которые сидели по 20-25 лет, их камеры были узкие и длинные, с нарами. Вместе с семьей в нашей камере поселили еще 45 человек.
Прошел день, прошли два, три. Нас начали выгонять на работу в поле, стояло лето и все созрело, нужно было собрать урожай и отправить немцам. Так мы в концлагере пробыли почти полгода.
Когда началась война и охрана сбежала из лагеря, то те, кто сидел там под заключением, эти бандиты, вышли на волю. Командовали, издевались над нами. И через некоторое время братик мой, он был худенький и высокий, собрал ребят, и они решили убежать. Но нужно было быть очень осторожными, потому что вокруг лагеря была протянута проволока с высоким напряжением, от земли ее отделяли 40 сантиметров. За проволокой шел ров, а дальше – лес. Так вот они пролезли под проволокой и убежали. Больше я братика не видела. Только после войны я узнала, что он попал к партизанам, а партизаны направили его в действующую армию. В военкомате мне сказали, что брат погиб в 1943 году, но у него много наград, много добра он сделал, был очень полезным мальчиком.
Уже кончился 1941 год, начался 1942, и родители сказали мне: «Если вы можете убежать, убегайте. Потому что здесь вас все равно убьют». Мы собрались четыре девочки, и одна из нас была намного старше, уже окончила 10 класс и знала немецкий. Она вдруг услышала, как двое немцев говорили между собой: «Что делать? Уже несколько дней по проводам не проходит ток». Так мы узнали, что можно пролезать и не бояться тока. Мы договорились, что первыми пойдем я и моя подруга Ася – так жребий выпал. Между нашими побегами они должны были отсчитать сто тысяч, чтобы никто не заметил нас.
Мы пролезли и поползли. Ушли, может, на 500-600 метров, и вдруг, не дожидаясь времени, оставшиеся девочки тоже пролезли. И побежали. Немцы это заметили, начали стрелять в них, пустили собак вдогонку. Их двоих застрелили. Мы слышали, как собаки рычали и тянули их тела обратно в лагерь.
С Асей мы после этого не двигались целые сутки, только спустя сутки начали ползти. Так продолжалось шесть дней. Питались мокрыми листьями, которые ночью падают с деревьев. Через шесть суток мы уже были все измученные, изрезанные, одежда была порванная, и решили – будь что будет, надо подниматься. Только мы сделали несколько шагов, как услышали: «Стой! Кто идет?!» Я подруге говорю: «Ну, все, Ася. Если нас там не убили, то сейчас здесь убьют».
К нам подошли двое мужчин в длинных куртках, а сзади что-то выпирало под бушлатом – позже мы узнали, что это были пулеметы. Один из них проницательно на меня посмотрел, улыбнулся и говорит: «Вы оттуда?» и махнул головой в сторону. Мы кивнули. Он ответил: «Ну, слава богу, что вы остались живы».
Сначала мы просто шли, а потом нас взяли за руки и завязали глаза. И так нас вели. Он говорил: «Осторожно, сейчас будем спускаться» и помогал не упасть. Я почувствовала, что мы зашли в подземелье, и только тогда с нас сняли повязки. Перед нами сидел мужчина, возраст которого мы не могли определить из-за бороды, но нам показалось, что ему лет пятьдесят. Потом уже мы узнали, что это был глава партизанского отряда и секретарь винницкой обком партии. Он стал нас расспрашивать, но как только мы почувствовали с Асей тепло и покой, то начали потихоньку дремать. Нас спросили, сколько мы шли, и мы на пальцах показали – шесть. Ответили, что ели по дороге, тогда мужчина сказал одному из партизан: «Кушать им ничего не давайте. Дайте им горячий сладкий чай и уложите спать». Нам снова завяли глаза и отвели уже в другое подземелье. Партизанский отряд был громаднейший, и почти все было под землей. Как они смогли за короткое время все это выкопать – уму непостижимо…
В комнату, в которую нас отвели, пришла женщина. Она раздела нас и стала обрабатывать раны зеленкой и йодом – мы были почти все измазаны, но совсем не чувствовали боли. После этого мы отсыпались целые сутки. Наутро пришла женщина, которая должна была нас покормить, и начала будить меня. От испуга я закричала, но она быстро успокоила меня и сказала: «Не бойтесь, девочки, вы у наших. Вы у партизан». Тогда я и узнала, где мы находимся.
У партизан мы жили больше трех месяцев, пока все раны не зажили. Однажды к нам пришел заместитель главы отряда и сказал: «Девочки, такое дело. Наши части стоят от нас километрах в 70-80-ти. Партизанский отряд, сколько может, отправляет туда людей. В частях есть военные госпиталя, которые двинутся к фронту. Они очень нуждаются в сестрах. Поэтому мы отправим вас туда, вас там подучат, и вы сможете делать уколы и перевязки. Вы согласны?» Как можно было сказать «не согласны», когда мы живы остались? Когда мы достаточно окрепли, к нам пришел врач, осмотрел нас, обнял-поцеловал и сказал: «Дай бог, чтобы мы еще увиделись. Этой ночью будем вас отправлять».
Как нас переправляли. По пути стояли села, но некоторые были связаны с немцами. Приходилось их обходить и делать крюки по 50-60 километров. Когда мы все-таки добрались до госпиталей, то нас с Асей разделили – меня в один госпиталь, ее в другой. Меня там научили обхаживать больных, делать перевязки, уколы ставить. Мой начальник, полковник Лидов, оказался очень порядочным человеком. Был как отец мне. С этим госпиталем я прошла всю войну… Мы прошли всю Румынию, часть Венгрии и Чехословакии.
И вот в 1945 году кончилась война. А раненных у нас было очень много – госпиталь занимал 18 вагонов. Для большинства война закончилась в мае, но до самого ноября у нас еще поступали раненые. Немцы не утихали…
Мой день рождения 24 ноября. 20 ноября ко мне подошел начальник и говорит: «Анечка, 25 ноября мы будем расформировываться, и отправлять вас на родину. А 24 числа мы справим тебе день рождения». Мужчины пили водку, а женщины вино. Мне налили совсем немного, но я сразу опьянела, потому что никогда не пила. Так мы и справили день рождения. А 25 ноября 1945 года нас отправили на родину.
