Имя Антона Зеленского стало известно в Воскресенске сравнительно недавно, после того как он стал призером поэтического конкурса «И просыпается поэзия во мне».
При этом в поэзии он давно не новичок и широко известен в интернет-пространстве как сложившийся автор. А еще он доктор остеопат, и два его любимых дела, тесно сплелись, став линией жизни.
– Никогда не чувствовали, что продолжаете ряд: Чехов, Вересаев, Розенбаум…?
– Розенбаума вряд ли. Я скорее чувствую себя родственной душой Бродского, правда он об этом никогда не узнает. И еще, пожалуй, арабского поэта Аль-Мутанабби. Когда-то я случайно открыл для себя его стихи и очень полюбил. А вообще, мне в детстве очень часто читал стихи папа. Он особенно любил Маяковского, и я года в четыре тоже многое выучил наизусть. И долгое время был уверен, что это лучшие стихи на свете. Помню, даже в классе читал: «Вошел в парикмахерскую, сказал спокойно: «Будьте добры, причешите мне уши…»».
– А сами когда писать начали?
– Наверное, лет в пять. Мы жили тогда с родителями в Алма-Ате. Писал какую-то ерунду, но с большим увлечением. У меня всегда было много записных книжек, которые периодически терялись.
Однажды в пионерском лагере потерял записную книжку. Искал, искал, и вдруг смотрю: девочки переписывают оттуда стишки в тетрадки. Так появились мои первые читатели.
Очень люблю писать на ходу. А сейчас, в век электроники, беру телефон, иду и говорю прямо в микрофон.
– Наверное, в школе отмечали Ваши литературные способности и хвалили. Почему же профессию выбрали медицинскую?
– До восьмого класса учительница литературы меня жутко не любила, и я ее тоже. Это сейчас я понимаю, что она просто была человеком глупым и недалеким, а тогда не понимал. Она мне просто не нравилась. Я получал одни «тройки» и забавлялся тем, что подсчитывал, сколько раз она на уроке скажет: «Э-э-э». А в девятом классе все изменилось. Пришла другая учительница, которая выделила меня среди других ребят и стала придумывать мне интересные индивидуальные задания. В итоге к окончанию школы я твердо решил поступать в университет на журфак.
Я готовился к творческому конкурсу, и несколько моих статей уже напечатали в студенческой газете «Мередиан» и в «Комсомольце Казахстана». Но судьба распорядилась иначе.
В это время занимался альпинизмом и часто представлял себе, как буду писать свои очерки, сидя на прямо вершине скалы… Но вместо этого сломал ногу, да так сильно, что была раздроблена стопа, и ехать на экзамены было невозможно. А потом, когда выздоровел, сразу отправился в армию.
– Досадно. Но попав в армию поэтом, Вы, наверняка, написали песню для полка или сложили оду на именины генерала?
– Почти так и было. Я очень быстро попал в солдатский совет клуба. Мы занимались какими-то театрализованными мероприятиями, подбирали концертный репертуар, а потом с моим товарищем Олегом Бондарем задумали делать радиогазету.
Это было время перестройки, правда, началась она наверху в Москве, а в армии, по сути, о демократии говорить не приходилось. Но мечта о гласности нас захватила, да и острых тем вокруг полно: и дедовщина, и межнациональные конфликты, и пожрать нечего. И вот мы стали ходить по городку и записывать мнения своих знакомых солдат. Потом вставили эти мнения в свои авторские тексты, смонтировали программу и запустили по трансляции.
Первый выпуск получился настолько хлестким, что нас пришли бить. Причем, и те, кто давал интервью, и те, кто посчитал себя задетым. Мы заперлись в радиоузле и не открывали ни на стуки, ни на крики.
Потом нас вызвали в штаб.
– На этом радиогазета погибла?
– Каким-то чудом замполит ее отстоял, но сказал: «Теперь каждый выпуск мне на подпись». И газета стала более сглаженной: «Мы живем хорошо, здоровье наше хорошее, приезжайте к нам в гости».
Еще у нас была стенгазета штаба, которую мы выпускали в стихах. Олег рисовал карикатуры, а я писал к ним смешные тексты. Один из номеров как-то раз тоже в гневе был разорван на кусочки. Но дело это было нам по душе.
Кстати, Олег сейчас живет на Украине и является редактором какой-то газеты в Сумах.
– Ну а Вы?
– Вернувшись из армии, почти сразу женился, и надо было работать. Но учиться хотелось, поэтому я поступил на заочное отделение исторического факультета университета. А через три года понял, что это не мое. И тут встретил руководителя родного альпинистского клуба «Плутония», который уговорил меня поступать в институт физкультуры. Его-то я и окончил, став инструктором альпинизма и горного туризма. Но здесь отделение было очное, и чтобы кормить семью, меня устроили на подработку санитаром в морг при спортивном госпитале. Там я познакомился с медиками и перешел в отделение реабилитации, так как среди институтских предметов у нас были «Спортивная травма» и «Массаж». Вот так и получилось, что я стал работать массажистом.
При этом по сути своей я продолжал оставаться человеком творческим. Альпинизмом после перелома ноги больше не занимался, но у меня появилось другое хобби: любительский театр. Вечерами я пропадал на репетициях, и даже имел счастье сыграть Хлестакова в «Ревизоре». Правда семье моей эта деятельность пользы не приносила, за исключением единственного случая, когда я ходил дедморозить.
В итоге жизнь дала трещину. Сейчас у каждого другая семья, а моя взрослая дочь живет в Канаде.
Потом, когда в 90-е годы в Алма-Ате стало совсем плохо, и не было работы, мне предложили переехать в Краснодарский край. «Какая тебе разница, если ты один?» – резонно спросил приятель. И я согласился. Закончил там медицинский колледж, и стал работать массажистом в Центральной районной больнице Славянска-на-Кубани.
Дело свое я делал хорошо, да и специалистом был практически единственным. Так что через год весь город узнавал меня на улице.
– А литературное творчество?
– Я с ним не расставался. В Славянске стал сотрудничать с местным телевидением. Принял участие в создании клуба исторического фехтования и был избран его председателем. Еще в городе был анархистский журнал «Автоном», редактором которого работала моя знакомая. Как-то она попросила что-нибудь написать. И я, не будучи анархистом, написал статью, посвященную Ницше. У него есть книга «Рождение трагедии из духа музыки», где он рассуждает о становлении нового героя, новой культуры, и говорит, что культура идет от человека, хотя должна бы наоборот идти к человеку. На эту тему и написал. Статья неожиданно вызвала полемику. И я стал постоянно сотрудничать с журналом. При этом я никогда не переставал писать стихи, очень много выступал с ними в клубах, читал перед знакомыми, и публика принимала меня хорошо.
– А как Вы попали в Воскресенск?
– Пригласили поработать. Сначала в Москву, потом в Воскресенск массажистом в зал здоровья. И вот уже достаточно давно я живу здесь вместе с женой.
– На просторах Интернета Вы известны как Антон Деникин. Откуда такой псевдоним?
– Когда-то мне очень понравились мемуары Антона Ивановича, и он стал мне симпатичен не как борец с революцией, а как человек потом об этом написавший. Однажды мой дядя художник, который тоже писал стихи, сказал: «Знаешь, почему тебя не печатают? У тебя фамилия не подходящая. Нужен хороший псевдоним, чтобы назвал – и целый ряд ассоциаций». «Тогда,– говорю, – буду Деникин».
И сегодня сетевое поэтическое пространство меня знает только как Деникина. Я сотрудничаю на разных сайтах и выкладываю стихи на фейсбуке. Периодически меня приглашают на разные конкурсы, в том числе и как судью.
–Что же важнее в жизни — медицина или поэзия?
– В разное время я ощущаю это по-разному. Было время, когда медицину воспринимал как заработок. А потом наступил момент, когда я стал получать похвалу, чувствовал, что действительно могу помочь людям. Тогда гордился собой и стремился развиваться. Участвовал в семинарах, повышал квалификацию. Потом вдруг это чувство проходило, и я начинал терзать себя мыслью, что ничего толком не умею. И тут выяснялось, что меня приглашают куда-то почитать стихи, и я думал, что это и есть главное дело жизни… В общем, равновесия нет. То одно перевешивает, то другое.
– Помимо этих двух прекрасных сторон жизни у Вас есть хобби?
– Мы с супругой много путешествуем.
Недавно меня в «Одноклассниках» нашел школьный приятель. Он сказал: «Антон, в школе ты произвел на меня огромное впечатление! Когда тебя за какую-то провинность притащили в кабинет директора, ругали и спрашивали: «Ты вообще кем собираешься стать в жизни?». Ты ответил: «Бродягой!». С тех пор я тебя зауважал!»». Я посмеялся над этими воспоминаниями, и вдруг понял, что как-то так оно и получилось.
Я за свою жизнь много раз переезжал, а сейчас мы с женой стараемся ездить по миру как туристы. Мы не покупаем путевки в отели, а сами, изучая Интернет, продумываем интересные маршруты, берем билеты и летим в новое место. Попав в чужую страну, где-то ходим пешком, где-то едем на общественном транспорте, чтобы побольше почувствовать и увидеть. И никогда не бываем в одном и том же месте дважды. Белоруссия, Украина, Германия, Голландия, Бельгия, Франция, Португалия, Египет Турция, Кипр, Греция, Вьетнам, Шри-Ланка, Малазия… В юности я любил песню Никольского:
К нам в гости вольные ветра
Заходят, веселя нам душу.
Ветра с Урала и Днепра
Дождями омывают сушу.
Пустыня нам очистит небо
А с Севера придет вода.
Но ветер с острова Борнео
К нам не заходит никогда.
И вот когда в Гонконге я понял, что есть возможность попасть на Борнео, у меня прямо голова закружилась. Несбыточная мечта детства сбылась!
– Пилигримская жизнь сложилась. А совсем уехать из России никогда не хотелось?
– Лет 15 назад мне очень хотелось уехать в Америку – у меня там старший брат. А потом расхотел. Для меня Россия – это, прежде всего, языковая среда, литературная. В нашей стране много проблем, о которых мы все знаем. И у людей есть немало аргументов за то, чтобы тут не жить. А моя профессия позволяет уехать в достаточно большое количество стран и быть востребованным. Но я сейчас этого не хочу. Тут ты на интуитивном уровне, на уровне подсознательном, чувствуешь жизнь и понимаешь, почему она устроена так, а не иначе. Чтобы начать чувствовать то же в другой стране, должно пройти много времени.
Так что лучше путешествовать, зная, что есть еще счастье вернуться домой.
Уроборос
Ночь аспидно отображает мир,
вне моего окна, ей так спокойней,
и жёлтою змеёй на подоконник,
струится свет, из неких жёлтых дыр.
Ты не одна, но шелест тонких кож,
то тёмной страсти, то душевной дрожи,
сухим прикосновением, и всё же,
ты не одна — всё остальное ложь.
Уроборос в себя втянувший ночь,
едва касаясь за окном струится,
он растревожен и ему не спится,
его объятья — липкие, как скотч.
Беседовала Ирина Александрова
http://kujbyshevec.ru/
